Маршрут в форме бесконечности, или Восьмое путешествие по Мангыстау

Солнце отражается в кристаллах гипса и слепит глаза так, как будто находишься зимой где-нибудь на леднике. Абсолютно безжизненное пространство. Белые, сверкающие на солнце холмы, прорезанные кружевом извилистых сухих русел. По их дну рассыпаны лиловые или ржаво-коричневые яжёлые, шарообразные конкреции – марганцевые или железисто-марганцевые образования, сформировавшиеся на дне ушедшего древнего океана. Из живого – только я и редкие коричневые и зелёные солянки, напоминающие окаменевшие миллион лет назад остатки подводных растений. Непонятно, почему этот лаконичный, ирреальный пейзаж так захватывает и возбуждает. Это даже нельзя назвать пейзажем, это какой-то сборник иллюстраций к учебнику по геологии или пособие по изучению осадочных пород.
В этом знойном и солёном мире всё живое концентрируется около воды. В понижениях рельефа редкие горячие родники разливаются небольшими пресными озёрами. Здесь растут сочные, зелёные тамариски с розовыми метёлками соцветий и густо поднимается тростник. По берегам много обычных водно-болотных птиц – уток, куликов, чаек, но иногда можно встретить и что-нибудь очень редкое, например египетскую цаплю. На мелководном пересыхающем озере-соре кормится сотня или две фламинго, а там, где поглубже, плавает несколько огромных кудрявых пеликанов. Если пытаться подойти ближе все птицы взлетают единой, разноцветной стаей и скрываются среди тростника около дальнего берега озера.

Машина уверенно идёт по плотному щебню, осталось ещё километров десять – и асфальт. Заканчиваются пески, дорога поворачивает и спускается в долину, над которой с юга возвышаются чинки Акмыштау – восточной части гор Каратау. Хребет Акмыштау представляет собой живописный и величественный хаос известняковых вершин, каньонов и отвесных обрывистых чинков. Крайние чинки, мимо которых проходит дорога, по периметру отвесных склонов окружены, как колоннами, своеобразными рёбрами-бастионами, словно поддерживающими, подпирающими гору.
Над всеми Акмыштау висят свинцовые облака. На фоне тёмного неба крайний чинк выглядит, будто гигантский корабль, Ноев ковчег, причаливший к суше и навечно оставшийся окаменевшим монолитом. Где-то дальше, вправо уходит ответвление дороги, ведущей к массиву Ширкала. День подходит к концу, а до Актау ещё около 200 километров, и нужно усилие воли, чтобы свернуть с прямого пути куда-то в горы. Но неожиданно тучи уходят на восток, чинки и все окрестные долины освещает яркое предвечернее солнце. Такой шанс упустить невозможно и машина поворачивает в сторону Ширкалы.
Народное поверье говорит, что если обойти вокруг горы Ширкала, предварительно загадав желание, то оно обязательно сбудется. Поэтому, если придётся побывать в этих местах, не ленитесь, и одним сбывшимся желанием станет больше.
Грунтовая колея становится всё уже и уже, а потом теряется среди острых камней. На дне неглубокой долины и на её пологих склонах разбросано множество совершенно круглых известняковых валунов. Своей шарообразной формой они обязаны, по всей видимости, причудам вод древнего океана. Валуны самых разнообразных размеров, маленькие имеют в поперечнике 30–40 сантиметров, а самые большие достигают двух метров в диаметре. Кто-то когда-то назвал их «драконьими яйцами», и это название закрепилось, хотя ни к драконам, ни к яйцам камни отношения не имеют. Часть шарообразных валунов раскололась на половинки, напоминающие больших черепах, расползающихся по ущелью. Среди известняковых шаров то и дело попадаются окаменевшие останки разнообразных представителей ископаемой морской фауны и отпечатки водорослей. Рядом с промоиной лежит окаменевший плоский и широкий позвонок крупной рыбы, вот ещё один. Пройдя несколько шагов, я нахожу ещё и большой коричневый панцирь какого-то древнего членистоногого (вероятно, трилобита?).
Дальше, на гребне невысокого хребта установлено несколько деревянных столбов. Древесина под действием солнца побелела, а волокна расползлись от времени. Здесь расположены средневековые захоронения. Выхожу на гребень и останавливаюсь под впечатлением открывшейся панорамы. Над озарённой солнцем равниной возвышается огромный и в тоже время невесомо лёгкий массив Ширкала. Авторы XIX века не зря сравнивали Ширкалу с произведениями античных архитекторов. Кажется, что это не реальная гора, а мираж, парящее в воздухе творение джинов, игра воображения, горячего воздуха и солнечных лучей.
Белый, жёлтый и розовый известняк, из которого сложен массив, придаёт огромному чинку воздушную невесомость и теплоту. Вечернее освещение окрашивает слои известняка в кремовые и красные тона, а тени делают отчётливым микрорельеф отвесных склонов… Ну просто вообще!…
Тем не менее массив Ширкала – это не только природный памятник и свидетельство игры геологических процессов. Эта возвышенность неоднократно служила людям, как естественная крепость и использовалась в качестве природного «укреплённого района».

К югу от Ширкалы есть источник пресной питьевой воды, который даёт начало небольшому ручью. Когда-то вдоль хребта Акмыштау проходила одна из ветвей Великого Шёлкового пути, и здесь были построены две крепости. Одна располагалась около массива Ширкала, а западнее была расположена вторая крепость, имевшая название Кызылкала. Рядом с остатками крепостей археологами были найдены кольчуги, воинское снаряжение, монеты, а также остатки средневековых построек принадлежавших гончарам, рудокопам, литейщикам, кузнецам и оружейникам.
Если от массива Ширкала ехать в северо-восточном направлении, то, миновав населённые пункты Тиген и Кызан, попадаешь в северную часть полуострова Бузачи. Сразу за посёлком Кызан дорога превращается в узкую автомобильную колею, петляющую среди песчаных бугров. Далее к северу, вдоль кромки полуострова лежит территория с довольно необычным названием – сор Мёртвый Култук. Это своеобразная географическая достопримечательность полуострова, причём здесь во многих местах нога человека практически не ступала, а если и ступала, то почти не оставила следов пребывания.
Сор или солончак Мёртвый Култук – это береговая территория северной и северо-восточной части полуострова Бозащы (Бузачи), в свою очередь являющегося северной частью полуострова Мангыстау. На большей части прибрежной территории населённых пунктов, дорог или даже просто наезженных автомобильных путей просто не существует. Единственная грунтовая дорога, а часто это всего лишь автомобильная колея, идущая по пескам, соединяет посёлок Кызан с восточной частью территории нефтепромысла Каламкас. Протяжённость этого абсолютно безлюдного пути около 150 километров. Источник пресной воды здесь только один, – колодец Акорпа, расположенный как раз в середине пути. Уровень воды вдоль кромки береговой линии Каспия может очень значительно изменяться в различные периоды и сезоны года. Вода может отступать или прибывать, меняя очертания берегов. Когда вода отступает, образуются обширные пространства ровного как стол, растрескавшегося, покрытого ракушками такыра – солончака, тянущиеся более чем на сотню километров в направлении с запада на восток и на десятки километров с севера на юг. Вот это и есть сор Мёртвый Култук.
В этих безлюдных местах сохранилось довольно много представителей животного мира, давно ставших редкостью или исчезнувших в других местах. На ровной шероховатой поверхности солончака, как на пограничной полосе, хорошо читаются следы джейранов, волков, кабанов, встречаются следы сайги и мелких пушных хищников – обычных лисиц и корсаков.
Мы отъехали совсем недалеко от посёлка и вдруг прямо среди пасущихся верблюдов, рядом с дорогой, появляется четыре джейрана. Две самки с уже подросшими детёнышами мчаться вдоль автомобильной колеи. Непонятный, на первый взгляд, способ уходить от погони, заставляет джейранов бежать наперерез движущейся машине. Газели (джейраны – единственный вид газелей, обитающих в казахстанских пустынях), довольно быстро устают и от напряжения высовывают лиловые языки. Вместо того чтобы убежать, они, наоборот, всё более приближаются к нашей машине, и это даёт отличную возможность фотографировать животных прямо из кабины, на ходу.
Ставлю опцию «спорт», и аппарат постоянно удерживает бегущих газелей в резкости. Расклиниваюсь в кабине прыгающего по ухабам Mitsubishi и стараюсь, чтобы силуэты джейранов всё время оставались в видоискателе. Газели проносятся поперёк дорожной колеи в десятке метров перед автомобилем. Затем останавливаются и уже спокойно, то лёгкой рысью, то почти шагом уходят в поросшие полынью пески.
Жарко. Среди ветвей круглого темно-зелёного цветущего тамариска спасаются от солнечного жара пустынные ящерицы-агамы. При приближении машины испуганные рептилии спрыгивают на землю, самцы при этом сменяют камуфляжный цвет тела, становясь синими. Самки в случае опасной ситуации покрываются красными ромбовидными пятнами.
Вдоль дороги на небольших возвышенностях в этот раз очень много канюков, подстерегающих песчанок или других грызунов. Канюки принадлежат к роду сарычей, хищных птиц родственных орлам, но значительно уступающих им по размерам. Степных орлов тоже довольно много, на предыдущем тридцатикилометровом участке пути я насчитал их около десятка.

Мы постепенно приближаемся к береговой линии Каспия, дорога пересекает небольшую песчаную гряду, а затем огибает солончак. Несмотря на жару, здесь ещё осталось немного горько-солёной воды в углублениях, обрамлённых россыпями сверкающих на солнце кристаллов соли. От дальней части солончака, подняв облако пыли, срывается стадо сайгаков, голов примерно 30–40. Сайгаки бегут, наклонив головы к самой земле, почти задевая носами кусты полыни. Время от времени кто-то из бегущих животных подпрыгивает на прямых ногах, оглядывая окружающую равнину. Они убегают в сторону берега моря и быстро исчезают из виду. В этих местах корма для сайгаков достаточно, и они находится здесь в течение всего летнего периода. На водопой и сайга, и джейраны выходят прямо на берег Каспия, поскольку они приспособились пить морскую воду.
Уже под вечер мы добираемся до заросших тростником прибрежных мелководий Каспия. За спиной склоняется закатное солнце. Сор Мёртвый Култук остался позади, а на востоке лежит не менее интересное место – сор Кайдак. Машина останавливается в нескольких сотнях метров от береговой линии, и дальше я иду пешком. На неглубоких разливах множество птиц. В основном здесь разнообразные кулики, чайки, цапли и бакланы. Но вот, не сходя с места, можно насчитать три вида «краснокнижников» – родственники священного ибиса каравайки, дальше колпицы и далеко в воде – розовые пеликаны. Выбравшись на сухой участок берега, я смотрю в бинокль, в сторону сора Кайдак. На востоке, на горизонте, можно различить какие-то непонятные белые силуэты в воде. Для пернатых они очень крупные, кажется, что больше двух метров, но кроме птиц это ничем иным быть не может. Фокусирую бинокль и всё равно ничего не могу разобрать, вроде бы это должны быть фламинго, но почему они такие большие? Может, это бинокль так их увеличивает? Только потом понимаю, что это оптический обман, вода на горизонте сливается с небом, а птицы сливаются со своим отражением, и кажутся в два раза крупнее.
В какой-то момент, по причине, известный только самим птицам, белые силуэты отрываются от воды. Никаких сомнений быть не может, мелькают розовые крылья и в воздух поднимается примерно около двух тысяч фламинго. Стая разворачивается по широкой дуге и летит в сторону заходящего солнца. Красные закатные лучи добавляют птицам красной краски, фламинго летят по небу длинным вытянувшимся над водой красным облаком и исчезают где-то среди тростниковых островов.
На прибрежных мелководьях северо-восточной части Каспийского побережья летом встречаются стаи фламинго, часто насчитывающие более тысячи особей. Издалека может показаться, что это не птицы, а отложения бело-розовой соли на пологих берегах острова, невысоко поднимающегося над водой. Хватаю бинокль и, даже не успевая навести на резкость, вижу, что это не соль, а стая фламинго. Точнее, это не одна стая, а четыре группы по 200–300 птиц, которые то сходятся на мелководье, то разбредаются вдоль берегов залива. Честно говоря, купаться в этом месте могут только тюлени, к тому же довольно холодный и сильный ветер, но я беру фотоаппарат, быстро сбрасываю часть одежды и захожу в воду. Ноги погружаются в ил почти до колен, а острые края раковин-беззубок врезаются в ступни при каждом шаге. Иду по направлению к птицам, стараясь двигаться, как конькобежец или как человек, катающийся на роликах. Получается, что по скользкому илистому дну так передвигаться быстрее всего. Ноги уходят в ил не вертикально, а по наклонной, и шаг получается гораздо длиннее. Только бы не сглазить. Мне везёт с фламинго, да и камуфляжная сине-зелёная майка выручает, скрывая на фоне мутной воды. Птицы подпускают к себе метров на сорок и только тогда начинают беспокоиться. Но вожак, стоящий ко мне ближе всех, не торопится взлетать, и остальные птицы успокаиваются. Прохожу ещё с десяток метров, и птицы торопливо взлетают. Получается, что одна стая уже в воздухе, а другая ещё остаётся в воде. В кадре множество фламинго в самых разных положениях, стоящих, разбегающихся, отрывающихся от воды и взлётающих. Несколько сотен птиц, не желая взлетать, медленно уходят по мелководью. Неожиданный луч солнца освещает центральную часть группы фламинго, подчёркивая их розовое оперение. Ну просто сцена из балета, и я – единственный зритель. Только вот ветер и волны, хлопающие по спине, напоминают, что я не в ложе, а, скорее, в луже…
На прибрежном мелководье в районе Кайдак-сора летом можно встретить огромное количество разнообразных птиц. Береговая линия и уровень глубины Каспия меняются здесь очень быстро и совершенно неожиданно. Иногда часть дороги вдруг оказывается под водой. Без вездехода здесь лучше всего не ездить, а вдоль берегов можно передвигаться, только используя судно на воздушной подушке.
Раньше, когда уровень воды в Каспийском море был значительно ниже, через сор Кайдак, там, где он граничит с урочищем Каракешу, проходила так называемая «Камышитовая дорога», где связками тростника на десятки километров были сделаны настилы через солончаки. Дорога соединяла посёлок Акшымырау и Отес (Сай Утёс). После того как уровень моря поднялся, дорога оказалась под поверхностью моря, и когда летишь на самолёте очень необычно сквозь неглубокую воду насыщенного красного цвета видеть трасу, пересекающую морской залив по дну.
А всё-таки как хорошо сесть в самолёт и увидеть с десятикилометровой высоты все те дороги, по которым только что пришлось проехать. Под крылом сверкают белые чинки Актау, на западе синеет Мангыстауский залив, вон Шетпе и Ширкала. Самолёт пролетает над сором Кайдак и в иллюминаторе открывается совершенно фантастическое зрелище. Залив шириной около 25–30 километров и более 100 километров в длину сверху воспринимается как огромная река палеозойской эры. Вода в заливе густого красного или кирпично-оранжевого цвета. Иногда сквозь неглубокую красную воду просматривается дно. По берегам залива – лишённая растительности холмистая равнина с белыми, красно-коричневыми, а иногда зелёными поднятиями, причудливо изрезанными сухими руслами или обрывами каньонов. Картина абсолютно передаёт состояние Земли в то время, когда жизнь ещё не вышла на сушу и была сосредоточена только в глубинах океанов и на мелководьях древних морей.
Прижимаясь к иллюминатору, я пытаюсь разглядеть склоны Западного Чинка Устюрта, но узкие длинные облака закрывают берега залива. Стюардессы уже начинают раздавать горячий обед. Самолёт летит в сторону поднимающегося солнца.
Здесь, на берегу Кайдак-сора, завершающая точка нашего путешествия по одной из наиболее экстремальных и малоизученных территорий Каспийского побережья.